– А вам хотелось другого? Подонки вы…

– Ну, хватит уж лаяться, – попросил Абов. – Впрочем, понимаю: натерпелся… Ты все же расскажи по порядку.

Валентин, отходя потихоньку от злости, сумрачно и коротко рассказал. Про основные события. Не касаясь, конечно, ни Илюшки, ни Юр-Танки, ни загадочных случаев.

– Ну дела-а… – протянул Абов. – Катится вся наша держава в… одно место. И мы вместе с ней… Слушай, а значит, ничего такого там не было?

– Может, официальный отчет потребуешь? – опять спросил Валентин.

– Да на хрена он мне теперь, – хмыкнул Абов. – Ты же видишь, я сейчас в другой роли…

– Так что, вашу фирму правда ликвидировали? Не верится даже – в один момент…

– Почему в один? Зрело давно… Там ведь, как и везде, разные возникали силы. В том числе и эта, «современная»: долой, мол, тотальную слежку, суперсекретность и войну с собственным народом. Мы, мол, не для борьбы со всякими неугодными властям идеями, а для защиты страны… Они, можно сказать, и провернули реформацию. Только непонятно, что из нее получится, пока что полная карусель. Нету Ведомства в прежнем виде…

– Ну и что же планируется вместо него?

– Я же говорю: не знаю. Жизнь, как говорится, сама подскажет… – Абов опять устроился за столом.

– А ты, я смотрю, уже освоился, – ехидно заметил Валентин. – В просвещенческом кресле. Казалось бы, что общего с Ведомством…

– Ну-у, Валентин Валерьич… – Абов с шутовской укоризной вытянул губы. – Общего сколько хочешь. Неуклонное бдение за мозгами растущего поколения и периодическое прочищение оных – не общая ли задача внутренней разведки и государственной педагогики?.. Шучу… Ну, ежели ты мордобитие отложил до лучших времен, то чем еще я могу быть полезен?.. Да нет, я и так рад тебя видеть, но…

– Печать у тебя есть?

– Это единственное, что у меня есть! Печать и кой-какие полномочия! – Из ящика стола он выхватил штуку, похожую на большую шахматную фигуру.

В этот момент аристократически зажужжал один из цветных телефонов. Абов помедлил и вальяжно взял трубку.

– Управление… Ну, естественно, Нарпросвет, голубушка… Да, программа старая плюс добровольные занятия по ряду дисциплин… Именно, именно! Католики, лютеране, православные – отдельными группами… Ну, милочка, это уж ваши проблемы, на местах! Не я же буду вам пастора искать… Кроме того, я подчеркиваю, занятия пока добровольные. Фа-куль-та-тивы. Слышали такое слово?.. Да, именно пока… А дальше – как Центр… Всего вам самого цветущего…

– Значит, религию внедряете? – спросил Валентин, когда Абов положил трубку и откинулся.

– Приходится… Прежние идеалы тронуты, как говорится, молью истории, а совсем без идеалов – оно как? Религии же, как показало время, нетленны. Мы с их отрицанием перегнули палку, упустили из виду пагубность полного безверия…

– А сам-то ты в Бога веруешь?

– Че-во?..

– Да ничего… Ладно, шлепай свою печать… – Валентин вытащил из-за пазухи свернутый и помятый лист. – Вот сюда… И распишись… В память о том, что я доставил детей в славный город Свирск живыми и здоровыми, несмотря на все ухищрения инопланетян…

– Охотно! – Абов чиркнул ручкой в углу листа и размахнулся печатью. – Только на ней еще «Генеральск», а не «Свирск». Но это роли не играет…

– Учтем. Стукай…

Валентин спрятал заверенную бумагу. На столе белела стопка чистых бланков. Валентин взял небрежно, прочитал: «Управление народного просвещения и культуры Краснохолмского, Генеральского, Трубецкого и Лужского округов»…

– Так у тебя здесь почти что столичная контора?

– Спрашиваешь!

– А почему в этой дыре, не в региональном центре?

– Для конспирации… Шучу. Просто пока период реформ, то да се…

– Дай-ка… – Валентин бесцеремонно взял у Абова печать. Шлепнул по одному бланку, по другому, третьему. Сунул их в тот же карман, что и список. Объяснил с ухмылкой: – Страсть люблю заверенные бланки. Всегда могут пригодиться.

На миг Абов, кажется, растерялся. Но тут же ответил с усмешкой:

– Пользуйся… Давай уж распишусь заодно.

– Зачем тебе грех на душу брать? Если надо, я и сам за тебя распишусь так, что Главный следователь не придерется…

– Ах, ну да! Ты же мастер… Только имей в виду, для финансовых операций этих бланков недостаточно.

– Обижаешь, начальник, – весело сказал Валентин. – Не вздрагивай, махинаций не будет… – И соврал: – Это для характеристик моих любимчиков. Сгодятся при поступлении в училище.

– Ну, коли так… – успокоился Абов. Убрал печать, достал фляжку. – Хочешь? Вид у тебя малость замученный…

– Давай… Хотя нет, я тут с пацаном, не сдал еще одного. Неудобно будет, ежели дохну на него…

– Да это «Арарат»! Не запах, а клумба!

– Ну, давай глоток…

3

Сопливик терпеливо ждал на гранитных ступеньках. Развлекался с медным кольцом. Рассматривал сквозь него, будто сквозь лупу, травинки…

– Дядь Валь… Ой, Валентин Валерьич, поглядите! – Он в левой руке держал сухой стебелек. Навел на него кольцо. Стебелек позеленел, проклюнулись на нем листочки, зацвела мелким венчиком головка…

Валентин помигал. Не надо было, видимо, делать такой глоток. По жилам циркулировала приятная теплота, голову беззаботно кружило. Чтобы Сопливик не заметил этого состояния, Валентин сказал строго:

– Все это прекрасно. А где труба? Ты ее не потерял?

– Ой… – Сопливик поднял лицо – маленькое, чумазое, с перепуганными глазами. – А вы… разве она не у вас в кармане?

Валентин помолчал, трезвея. Потом сказал:

– Та-ак…

Это была, видно, какая-то постоянная неизбежность – терять трубу то целиком, то по частям. Теперь она осталась на лугу, где проводили Юр-Танку. Он как бросил ее в траву, когда увидел Дику, так она, скорее всего, там и валяется…

– Ну, что же! Идем искать… Да ладно, не переживай… – Очень уж виноватый, убитый просто был вид у Сопливика. – Найдем дорогу-то?

– Ага… я помню…

Очень скоро они вышли к телефонной станции, потом к «своему» дому (там по-прежнему была улица-односторонка) и двинулись по пустырям, по кустарникам, по лугу.

Был разгар дня, солнце пекло, но без особого жара, а скорее с упругой и ласковой силой. Томились в этом тепле луговые цветы и травы (большие – Валентину по пояс, а Сопливику до плеч). Сонно жужжала невидимая насекомая братия…

Сопливик шел, нерешительно трогая плечом рукав Валентина. Поглядывал искоса – все еще виноватый. Валентин взял его за руку. Сопливик успокоенно заулыбался.

«Вот так бы идти, идти куда-нибудь, – умиротворенно подумал Валентин. – Без конца. По лету, по солнцу. Ни о чем не тревожась… И пусть Сопливик, то есть Женька, шагает рядом. Маленький, робко и беззаветно преданный и совершенно уже не противный… Интересно, Валечка, привязывался ли к тебе в жизни кто-нибудь так, как этот затюканный людьми и судьбой мальчишка?.. Господи, а дальше-то что? Как мне с ним быть?»

«Ты не знаешь, как?»

«Ох, не знаю…»

«Бланки-то, однако, зачем-то взял у Абова… А теперь опять боишься?»

«Я знаю, чего боюсь… Что не смогу быть счастливым, значит, и другим счастья не дам…»

«Разве ты никогда не был счастливым?»

«После первой встречи с Косиковым – никогда… Были удачи, была радость работы, был «Репейник», где счастливые ребятишки заставляли меня забывать о всех угрызениях. Были награды и признание… Но проклятие всегда висело над головой…»

«Почему проклятие? Ты же никого не предал! Наоборот, даже сумел кое-кому помочь! Лучше разве было бы, если бы ты послал тогда Косикова и Данилыча к…»

«Думаю, что лучше. Честнее».

«Это «честнее» кому принесло бы пользу? Тебе? Другим? А несчастья, которые были бы следствием этой твоей честности, ты взвесил? Да и что бесчестного ты совершил? Война есть война, ты ступил на ее тропу».

«Если бы я ступил, сразу рассчитав этот шаг! Сознательно! Но первым моим толчком был страх!»

«И все же первый шаг оказался верен. А страх не заставил тебя предать никого…»